Мицнер, скалясь, врезается пальцами в шею, сжимая тонкую кожу до красных пятен; смуглой Далл так пойдут фиолетово-бордовые следы. Она готова дернуться, дотянуться до граненного стакана в секунду, что стоит на невысокой тумбе рядом с телефоном и номерами ближайших кафе с доставкой, и со всей нежностью, накопленной долгими месяцами разлуки, разбить его о светло-русый затылок. Мицнер не позволяет ей — только не здесь, не на его территории. Мужчина наклоняется к ее уху, шипит ругательства на немецком, которые Даллас понять не может из-за неразборчивого диалекта, но которые без перевода воспринимаются безоговорочно верно: дыхание, прерванное рукой Тобиаса, учащается сильнее; грудь и плечи поддаются вверх.
— Поэтому ты оставила меня в живых?
Темные глаза Даллас горят животным огнем — таким, который Мицнеру не доводилось видеть. Можно поспорить: обратившись в волка, он бы не выглядел таким же возбужденным, злым и желающим тебя разорвать одновременно. Форсайт молчит, предпочитая убивать Тобиаса без лишних слов.
Она не сдерживается — нервы сдают. Ничем не ограниченные до этого момента, кроме как ею самой, руки взмывают в воздух, приводя в действие фирменный удар — нет, иной; пожалела — в ребро локтем; неприятно все же. Хватка на шее на мгновение слабеет, Даллас удается подняться на ноги и — обрушиться на кровать обратно.
— Выкинь маску, детка, покажи свое лицо.
— Иди к черту.
Мицнер прокатывается ладонью через бьющуюся реку артерии вниз, прижимая к собственным бедрам Даллас спиной. Они оба чувствуют пульсацию внутри друг друга.
Далл вновь дергается, Тобиас предугадывает ее траекторию и заводит руку за спину, без особой заботы толкает девушку на матрац животом вниз. Рушится сверху, вдавливая бедра Форсайт в скрепящую кровать. Шепот в ухо:
— Разве это не то, чего ты хотела?